Горечь переполняла его. Самое неприятное было в способе, что выбрало начальство. Это не пуля снайпера. И не команда, превращающая чип в комочки слизи, а его тело – в кусок желтого мяса. Не автомобильная авария. Какой-то дурацкий клоун, потеющий от страха. Не один из наших, не наемный убийца, не исполнитель из какой-нибудь банды, нет – дешевая, грубо завербованная марионетка. Этот идиотский способ выводил Хенрика из себя – он не знал, чего ждать дальше. Злость мешала думать.
Он вспомнил имя девушки: Клеменсия. Милосердие. Черт возьми, неужели он не заслужил хотя бы этого – милосердия? Честной пули в башку за все то дерьмо, что ему пришлось испытать по их милости?
В темноте Грета шагала взад и вперед по крохотной комнате, закутавшись в наброшенное на плечи одеяло, обходя серебристый прямоугольник на полу; не хотелось закрывать окно – ночной ветерок привносил немного свежести в затхлую атмосферу квартиры. Она твердила себе: эта работа мне нравится. Каждый мой выстрел приближает герцогство к победе. Может быть, уже через несколько лет вся планета станет нашей. Конец истерии, конец страху, конец бесконечным тайнам, конец всему: она сможет жить обычной жизнью, свободно ходить по улицам, любить кого вздумается. Я рада, что снова иду работать. Я рада, что выручаю Хенрика. Господи, помоги ему выкрутиться!.. Но уверенности не было.
Этот странный вызов – их никогда не оповещали таким способом. Звонивший знал, кто она и где находится. Знал условные слова. Его фальшь – она научилась отличать, когда люди говорят правду, а когда лгут. Ее собеседник боялся. Чертова работа. Пора уже признаться: она устала вздрагивать от каждой тени, от случайного взгляда в толпе.
Она собиралась пить чай, когда внизу запиликал вызов, приглушенный стенами. Грете показалось, что это звонят в чью-то дверь, она непроизвольно сделала шаг к прихожей-выгородке, чтобы лучше слышать, и остановилась напротив большого, помутневшего по краям зеркала. В тусклом свете на нее загадочно смотрела высокая молодая женщина с застывшей гримасой, напоминавшей улыбку.
Хозяйка крикнула на лестницу:
– Мари! Тут ваш знакомый. Просит вас к телефону.
– К телефону?
– Да, – сказала хозяйка, выходя на площадку и готовясь к обстоятельному разговору. – Он так говорил, будто ему страшно некогда. Очень нетерпеливый. Ваш клиент?
– Ну что вы, сеньора, – в груди зародился холодок, – это, наверное, мой брат. Извините, что побеспокоила. Я сейчас спущусь.
Хозяйка шла за ней по пятам:
– Тогда почему он не включил изображение? Мы не договаривались, что ваши клиенты будут звонить по ночам.
– Нет-нет, это не клиент, сеньора. Я же говорю – это брат. Наверное, что-то случилось. К тому же сейчас всего восемь часов, это вовсе не ночь.
– Все равно, я рано ложусь. Мы не договаривались, что вы будете водить мужчин в мой дом. Я и так рискую, пуская к себе такую девушку, как вы.
– Хорошо-хорошо. – Она в нетерпении схватила трубку.
– Мари? Мари, это Гарри. Я звоню от мамы. Не волнуйся, с ней все в порядке, я завез еще таблеток, а шприцов у нее достаточно, – произнес глухой голос.
– Что случилось, Гарри? Приступ повторился? – Она изо всех сил старалась, чтобы голос не дрожал. Хозяйка дышала ей в затылок, напряженно прислушиваясь.
– Слава богу, нет. Мама жалуется, что ты ее не навещаешь. Пообещай, что сходишь к ней.
– Хорошо, Гарри. Когда?
– Можно подумать, ты очень занята. – Собеседник требовал немедленного выхода на связь.
– Я постараюсь зайти завтра. Спроси, ей будет удобно в десять?
– В десять она принимает ванну. Подходи к часу, мама испечет кекс.
Час. Тринадцатый номер в списке контактов.
– Хорошо, Гарри. Я приду.
– Доброй ночи, сестричка.
От чистенькой и любовно обустроенной квартиры веяло теплом и покоем. Желтый свет плафона в прихожей разглаживал тени на лице пожилой женщины, делал его добрее.
– Думаю, нам стоит пересмотреть условия нашего соглашения, милая, – заявила хозяйка.
– Прошу вас, сеньора! Это всего лишь мой брат. Мама ужасно соскучилась. Она серьезно больна.
– О! – только и сказала женщина. – Я не знала. У вашего родственника такой недовольный голос.
– Он сердится, когда я редко к ней захожу. Мама волнуется, ей это вредно.
– Что же вы? Как же можно… Хотите чаю? Только что заварила. Посидим, поговорим по душам.
– Нет-нет, спасибо, сеньора. Я уже легла, когда вы меня позвали.
– Зачем вам ложиться так рано? – удивилась хозяйка. – Вы так молоды, милая. У вас впереди куча времени, не то что у меня. Это хорошо, что дети не забывают родителей. Как встарь. Мой муж тоже любил навещать свою маму. Правда, она от меня нос воротила…
– Завтра трудный день, – солгала Грета, ее подгоняло нетерпение: все-таки срочный вызов. – Извините меня.
– Трудный день, как же, – пробормотала хозяйка, закрыв за ней дверь. – Знаем мы ваши трудности: раз-два – ноги шире.
Как ни тихо она говорила, Грета ее услышала.
– Хорек споткнулся, – сказал тот же глухой голос, когда она набрала номер для связи.
Воздух сгустился до состояния желе. Хенрик? Что с ним?
– Сильно расшибся?
– Не очень. Но ходить пока не может.
Небольшой мебельный магазин на Армасто, дом тринадцать. Номер двадцать в трехдневном списке. Она подъехала на старомодной машине, как раз такой, какие в этом городе считались символом престижа: огромной, красной, отражающей солнце. Улицы забиты войсками, в центре тихая паника – грузили вещи, на окраинах усилилась стрельба. Ее дважды останавливали патрули; заставляя себя высокомерно улыбаться, мысленно она подгоняла военных, дотошно изучавших ее удостоверение. Пружина внутри сжималась все туже. Никогда в жизни она не боялась опоздать больше, чем сейчас.