Несущий свободу - Страница 24

20

Грета не донесла до рта чашку с кофе: из глубины голокуба на нее смотрел смутно знакомый человек. Лоб оказался низковат, подбородок сделали слишком тяжелым, волосы были странно курчавыми, но в целом не узнать его было невозможно – это был Хенрик.

О, черт! Показалось, ее загоняют в угол вместе с ним; она ощущала его страх и отчаяние – его только что сделали вне закона с обеих сторон. Что происходит, прах их дери?

Холодная волна набежала и скрыла ее с головой – совсем как тогда, во время отборочной мясорубки.

Красные от недосыпания глаза. Одежда покрыта коркой засохшей грязи. Еле слышные шепотки: будущие егеря знакомятся друг с другом, почти не разжимая губ, чтобы не привлечь ненужного внимания. Не все же им обращаться к соседу по строю: «Эй, парень!». Даже если кого-то вскоре вышибут, им надо действовать слаженно. Без помощи товарищей их надежды станут и вовсе призрачными.

– Я Герхард Блюменритт.

– Ханс. Я из Аберда.

– А я Петр. Меньшов. Из Меклена.

– Петер?

– Не Петер, а Петр.

– Смешное имя.

– На свое посмотри.

– Я Грета Чаммер.

– Да уж знаем. Насмотрелись вчера.

– Скотина.

– Не злись, я просто шучу. Мы за тебя переживали.

– А ты?

– Хенрик Вольф. Из Нанса.

– Где это?

– На Вальдемме, где ж еще?

– А я Бруно Винер. Из Дорта есть кто-нибудь?

– Тихо, инструктор идет!

Фельдфебель Лутц, будто бы и не бегал с ними полночи по темному лесу, бодрый и подтянутый, разразился серией команд:

– Разобраться в колонну по одному! Живей, живей! Не стоять! Вот ты, длинный! Как тебя?

– Рекрут Пфергам, инструктор!

– Кому сказано – не тянуться перед начальством, остолоп! Отвыкай от своей муштры!

– Виноват, инструктор!

– Тьфу ты! – в сердцах сплюнул егерь. – Будешь командиром взвода. Временно. Вся эта шеренга – твоя.

– Благодарю… – начал было надувшийся от высокого доверия новобранец. Но, наткнувшись на предупреждающий взгляд фельдфебеля, сник. – Так точно, инструктор.

Непросто преодолеть привычки, что вбивались в тебя годами агитации, регулярных тренировок и военно-спортивных мероприятий. Вся деятельность молодежных организаций, включая работу детских секций, была построена по-военному. Отдание чести старшему по званию, уставная стойка, четкий строевой шаг, «так точно», «никак нет», «на кра-ул». Это впитывалось ольденбуржскими школьниками вместе с воздухом родины. И вдруг, когда они оказались в той самой военной среде, в самой ее сердцевине, когда их привычки, наконец, должны обрести смысл, им говорят «отвыкайте».

Это проще сказать, чем сделать.

– Внимание, рота! Повзводно, в колонну по одному, по направлению к морю – бегом марш!

Невыспавшиеся, голодные, с чугунными от усталости мышцами, но все же полные решимости дойти до конца, они помчались к воде. Увязая в прибрежной гальке, передвигались уставным полубегом, стараясь топать в ногу. И вот уже – хлюп-хлюп – головные подняли каскады брызг, врезавшись в волны. А команды «стой» все не было.

– Живо, живо! – подгонял инструктор.

Вода уже по грудь. Волны толкались, лишая ноги опоры на скользких камнях. Что-то на дне путалось между ботинками. Наверное, прибрежные водоросли. Тем, кто впереди, еще труднее – Хенрик увидел голову с вытаращенными от испуга глазами. Голова хватала ртом воздух.

– Стой! Головные уборы – снять! К вычерпыванию моря – приступить! Резче, резче! Не спать!

Волны мягко накатывали и опадали вновь. Людские цепочки качались вслед за ними. Хенрик шлепнул на голову соседа мокрую тряпку, когда-то бывшую кепи, и принял от него другую, полную воды. Шлепок по макушке – он ухватил пустую «емкость». Теплая морская вода стекала по лицу.

Через час толчки волн уже подобны пытке – стоять на скользких камнях становилось все труднее. Поясница ныла от однообразных движений. Кожу на лице, разъедаемую солью, саднило. Вода, которая недавно казалась теплой, высасывала силы. Слабый бриз, приятно охлаждавший разгоряченное тело на берегу, теперь морозил кожу. С каждой минутой озноб становился все сильнее. Стремясь согреться, Хенрик двигался резче, но от этого море только быстрее забиралл тепло. Зубы стучали. Где-то дальше, в невообразимой дали, замыкающие выливали воду на землю. Любопытные чайки пикировали на пляж в надежде поживиться. Хлопали крыльями над головой. Разочарованно крича, улетали прочь.

Вот кто-то поскользнулся и скрылся под водой. Ритм передачи нарушился. Конвейер замер. Вездесущий инструктор тут как тут:

– Не останавливаться! Заполнить разрыв!

Каждые пятнадцать минут – шаг вперед. Цепочка сдвигалась в море, и головной, нахлебавшийся горькой воды, брел на берег. Каждый шаг вперед – новая проблема: цепь выстроена по росту и головным приходилось погружаться все глубже и глубже. Некоторых уже захлестывало до глаз; они отчаянно балансировали на цыпочках.

Но инструктор был неумолим:

– Первый взвод, головной – почему нарушил дистанцию? Взводные – вас не для красоты назначили – командуйте людьми! Распределяйте подчиненных!

Часа через три Хенрик уже ничего не соображал. Несколько человек не выдержали. Тех, кто выбивался из сил, но не сдавался, инструктор вытаскивал на берег; их осматривал врач, после они снова становились в строй. Промежутки между бойцами становились все больше. Теперь, чтобы перехватить эстафету, приходилось, борясь с волной, делать длинный шаг навстречу передающему.

Вода дошла Хенрику до горла. Он действовал, как автомат. Шагнул – пришлепнул – взял – шагнул – передал – зажмурился – снял с головы мокрую тряпку. И так без конца. Мир в иллюминаторе. Проклятое тело бунтовало, не желая поднимать руки, закатанные в цемент мокрой униформы. В голове мелькали обрывки бессвязных мыслей. Все труднее было осознавать, что нужно сделать следующий шаг. Нужно? Зачем? Ясно, чем это кончится, – он нахлебается воды. Еще каких-то полчаса – и все.