Несущий свободу - Страница 60

– Ты не о репортаже думай – твоя жизнь на волоске, придурок!

Водитель на мгновение примолк и с интересом глянул на него в зеркало.

– Постой, Альберто, – камеры барахлят! Черт, да что с ними могло случиться! – Репортер отвернулся, копаясь в пульте управления.

– Я Билли Кидд… Билли Кидд… пара-пам…

Хенрик прикинул – патронов мало, хватит с него и ножа. Машину снова занесло. Он ударил прямо через спинку сиденья. Острие клацнуло о тонкий бронежилет, спрятанный под курткой.

– Эй, ты что делаешь? – До репортера, наконец, дошло, лицо его стало белым.

Хенрик вглядывался вперед: он честно попытался, решимость ушла. Из него будто выпустили воздух – каждый имеет право только на одну попытку.

– Везучий ты, сукин сын.

Казалось, еще миг, и репортер сиганет за борт.

– Парень, парень, я на твоей стороне! – зачастил он. – Мы же помогли тебе! Мы тебя не сдадим, ты же звезда!

– Выверни карманы.

– Что?

– Деньги.

– Сколько?

– Все, что есть.

– Конечно, Альберто. Рад помочь. Вот… – Руки репортера тряслись.

Хенрик толкнул водителя:

– Ну-ка, стой!

Машина влетела во двор и остановилась в вихре пыли и пара. Патлатый забарабанил по рулю, отстукивая ритм:

– Я Билли Кидд! Пара-пам!

Репортер попытался взять себя в руки:

– Генри, заткнись! Может, все же скажешь пару слов, Альберто? Что ты теперь собираешься делать?

– Гони, пока я не передумал, парень, – посоветовал Хенрик, поморщившись, – резкое движение причинило боль.

41

Конвои с гуманитарными грузами уходили на восток трижды в сутки. Обычно военные разрешали пристроиться за колонной паре десятков попутных машин; так же негласно они брали попутчиков под свое покровительство. Проспект Сумпава переходил в шоссе номер десять, пыльные тополя серебрились на обочинах. Проспект Сумпава был перегорожен бетонным укреплением, рыла турелей блестели из амбразур. Проспект Сумпава походил на старый арабский базар – люди так и кишели между автомобилями, ожидавшими очереди на досмотр; здесь продавали все – от сигарет до самотканых ковров, многоголосый гомон смешивался с криками команд, пахло протухшими сточными канавами, черным табаком и пылью. Заходящая Гемма светила в спину, раскрашивая облака розовым. Небесные парусники мчались, не разбирая дороги, брали друг друга на абордаж – красота неба притягивала взгляд.

Хриплый голос разрушил грезы:

– Сеньора, свежая вода. Ключевая, недорого.

Ханна вздохнула, возвращаясь в царящую вокруг суету. В объезд очереди, через толпу разносчиков и попрошаек, рвался дорогой кабриолет; он непрерывно сигналил. Вот он задел ящик с разложенным товаром, с глухим звуком лопнула под колесом пластиковая бутыль, поднялся крик, но лицо человека за рулем осталось невозмутимым: не глядя, он сунул пострадавшему купюру. Ханна задержала взгляд на водителе – экий самоуверенный наглец. Его яркий галстук среди вылинявших рубах выглядел нелепо и вызывающе.

Хесус истолковал ее вздох по-своему:

– Не волнуйся, успеем. До отхода колонны почти час. Эй, парень, отойди, нам ничего не нужно.

– Не хотелось бы заночевать здесь, – ответила она.

Он хмыкнул:

– На шоссе что – лучше?

– Да ладно тебе, Хесус. Мы же пойдем в конвое. Вертолеты огневой поддержки – неплохая страховка… – Проклятия заглушили ее голос; по лакированным бокам кабриолета стучали кулаками.

– Вчера на юге обстреляли армейскую колонну. Не очень-то и помогли им твои вертолеты. У мусульман хорошее оружие.

– «Маннес» плохого не делает. Раньше ты так не трусил.

– Раньше ты так не сходила с ума, – парировал он. – Торопишься прославиться до эвакуации? Жизнь одна, Ханна.

Мысленно она согласилась с ним: никогда раньше ей не приходилось устраивать таких рискованных интервью. Она всегда втайне гордилась своим благоразумием: может быть, именно эта кошачья осторожность позволила ей протянуть без потерь так долго. Она не пила сомнительной воды, не покупала пищи с лотков, не принимала приглашений незнакомых мужчин, соглашалась на встречи только на нейтральной территории и в присутствии свидетелей – словом, всегда оставляла дверь открытой. Трусость на войне – полезное качество. Пока ты боишься, в тебе жив инстинкт самосохранения, ты внимательно исследуешь землю перед тем, как сделать очередной шаг, или шаришь взглядом в поисках отблеска снайперского прицела. Это сильно нервирует и мешает работе, но зато ты остаешься в живых. А потом острота чувств притупляется настолько, что однажды ты не обращаешь внимания на свист приближающейся мины. Тут-то тебе и конец. И все же что-то дернуло ее за язык в баре, заставило ухватиться за предложение человека с выбритой головой. Человек изъяснялся намеками и пил, не пьянея. Перспектива взять интервью у одного из руководителей «Тигров Симанго» затмила ей разум, именно эта группировка спровоцировала начало настоящей войны. Ханна почуяла запах сенсации, этот запах был сильнее рассудка. Мысли улетали далеко: чем я хуже Ковальски? И вот уже ей предлагают место директора службы новостей, ее оклад исчисляется в пятизначных цифрах, больше никаких забот о хлебе насущном, ее будущее обеспечено. Наставительный тон Хесуса выводил ее из себя; она досадовала, что не справилась с порывом. Больше всего она злилась на то, что он прав.

– Не думала, что ты так боишься остаться без работы, Хесус, – уронила она в запальчивости. И тут же пожалела о сказанном.

Грузовик впереди тронулся с места, Хесус завел двигатель. Человек в кабриолете резко вывернул руль, подрезая их.

– Чтоб тебя! – раздосадованный Хесус нажал на тормоз. Возмущенные водители вдавили клаксоны, воздух завибрировал от многоголосого воя.